Александра Семенова
L'offence
L'offence (фр.) — обида
Опять эта дурочка.
Шарль вошел в большую залу и обнаружил нежданную, но давно знакомую посетительницу. Он не видел ее около полугода и успел забыть некоторые черты этого несчастного лица. Но вот она снова рядом. Расселась на ковре ближе к окну, прислонившись спиной к стене и демонстративно проигнорировав два роскошных кресла. Пышное, абы как сшитое белое платье ничуть не изменилось, она даже корсет толком не затянула; привычка комкать в левой руке пестрый платочек также никуда не делась, как и то, что девушка была босиком. Однако Шарль должен был признать: его мучительница обладала красивыми ножками. Светло-русые пряди выбивались из-под нелепой голубой шляпки с полевыми цветами… Не менее нелепо выглядело дорогое золотое колье с рубином цвета «голубиная кровь» в центре. Утренний свет, не задерживаемый раздвинутыми шторами, бил гостье в лицо – усталое, мертвенно-бледное, как у фарфоровой куклы (да и вся она походила на куклу, долго провалявшуюся в чулане для хранения ненужного старья). Она прикрывала глаза рукой и диковато улыбалась пересохшими губами.
Шарль вошел в большую залу и обнаружил нежданную, но давно знакомую посетительницу. Он не видел ее около полугода и успел забыть некоторые черты этого несчастного лица. Но вот она снова рядом. Расселась на ковре ближе к окну, прислонившись спиной к стене и демонстративно проигнорировав два роскошных кресла. Пышное, абы как сшитое белое платье ничуть не изменилось, она даже корсет толком не затянула; привычка комкать в левой руке пестрый платочек также никуда не делась, как и то, что девушка была босиком. Однако Шарль должен был признать: его мучительница обладала красивыми ножками. Светло-русые пряди выбивались из-под нелепой голубой шляпки с полевыми цветами… Не менее нелепо выглядело дорогое золотое колье с рубином цвета «голубиная кровь» в центре. Утренний свет, не задерживаемый раздвинутыми шторами, бил гостье в лицо – усталое, мертвенно-бледное, как у фарфоровой куклы (да и вся она походила на куклу, долго провалявшуюся в чулане для хранения ненужного старья). Она прикрывала глаза рукой и диковато улыбалась пересохшими губами.
— Черт возьми, — пробормотал изумленный Шарль. Еще вчера он радовался формальному завершению «прошлой жизни», веселился на большом семейном празднестве в честь собственной помолвки, чувствовал: близко его счастье, награда — спокойная жизнь, ценность которой он начал понимать лишь недавно и все еще не постиг в совершенстве.
Нет, эта гостья из сумасшедшего прошлого не могла появиться теперь.
— На свадьбу позовешь? — девушка явно издевалась.
— Уходи.
Он понимал: голос его звучит слабо, неубедительно, таким тоном не приказывают. Шарль ловил себя на том, что… боится. Но чего? Кого? Ее саму? Обидеть ее?
— Я не приглашал тебя. Тем более в подобном виде.
Улыбка «куклы» пропала. Теперь гостья смотрела на хозяина дома с глубочайшим сожалением.
— Я думала, ты забыл. А ты поступаешь много хуже: помнишь, но гонишь. Так не ведут себя даже с бывшей прислугой, но я прощаю.
Минутное молчание. Шарль подбирал слова, слова не находились.
— Расскажи о ней, друг мой! — вновь заговорила девушка. Он сделал вид, что не понял вопроса:
— О ком ты?
Нет, эта гостья из сумасшедшего прошлого не могла появиться теперь.
— На свадьбу позовешь? — девушка явно издевалась.
— Уходи.
Он понимал: голос его звучит слабо, неубедительно, таким тоном не приказывают. Шарль ловил себя на том, что… боится. Но чего? Кого? Ее саму? Обидеть ее?
— Я не приглашал тебя. Тем более в подобном виде.
Улыбка «куклы» пропала. Теперь гостья смотрела на хозяина дома с глубочайшим сожалением.
— Я думала, ты забыл. А ты поступаешь много хуже: помнишь, но гонишь. Так не ведут себя даже с бывшей прислугой, но я прощаю.
Минутное молчание. Шарль подбирал слова, слова не находились.
— Расскажи о ней, друг мой! — вновь заговорила девушка. Он сделал вид, что не понял вопроса:
— О ком ты?
Когда-то общество этой особы утешало его. Успокаивало. Страшно подумать! Вернее, страшно видеть ее в своей квартире после тысячи попыток забыть обо всем.
— Возвращайся домой.
Шарль не кричал, не приказывал. Смысла в скандале не было – она не испугается, не расплачется, не решит демонстративно обидеться и выбежать прочь, как делают многие барышни. Он знал ее нрав в совершенстве, мог предсказать любой жест. Только вот в чем истинная причина ее визита, понять не мог.
— Возвращайся домой.
Шарль не кричал, не приказывал. Смысла в скандале не было – она не испугается, не расплачется, не решит демонстративно обидеться и выбежать прочь, как делают многие барышни. Он знал ее нрав в совершенстве, мог предсказать любой жест. Только вот в чем истинная причина ее визита, понять не мог.
Девушка проворно поднялась на ноги и, очутившись перед ним, заглянула в глаза.
— Бедненький мой! Устал от людей, верно? — Шарль ощутил легкую прохладу на шее, словно по коже скользнул шелковый платок: то было осторожное прикосновение пальцев гостьи.
— Ради визита к тебе я даже решилась приобрести новые духи. Не чувствуешь? — она игриво склонила голову набок и, продолжая нежно смотреть на молодого человека, как-то блаженно, добро, будто прощая все на свете, улыбнулась. Это стало последней каплей: Шарль в ужасе закрыл рукой лицо, изо всех сил стараясь удержаться от истерического хохота, потому что такой вот улыбкой его вчера награждала милая будущая жена… Не похожей, а именно этой улыбкой. Гостья нахмурилась:
— Да что с тобой?
— Действительно, что? — Шарль повысил голос. В нем произошла резкая перемена: захотелось в обход вежливому лицемерию все высказать. — Ты пришла помучить меня? Специально выбрала день после праздника, утро новой жизни, чтобы напомнить о старой? Что же, я помню, как отвернулись от меня родственники, как я придумывал десятки новых имен, стыдясь назвать свое, как перебивался случайной работой, дописывал картины за востребованных мастеров, не решаясь работать наравне с ними, как тонул в азарте карточной игры, наивно полагая, что математический расчет поможет мне... Какие душевные муки я испытывал!
— Бедненький мой! Устал от людей, верно? — Шарль ощутил легкую прохладу на шее, словно по коже скользнул шелковый платок: то было осторожное прикосновение пальцев гостьи.
— Ради визита к тебе я даже решилась приобрести новые духи. Не чувствуешь? — она игриво склонила голову набок и, продолжая нежно смотреть на молодого человека, как-то блаженно, добро, будто прощая все на свете, улыбнулась. Это стало последней каплей: Шарль в ужасе закрыл рукой лицо, изо всех сил стараясь удержаться от истерического хохота, потому что такой вот улыбкой его вчера награждала милая будущая жена… Не похожей, а именно этой улыбкой. Гостья нахмурилась:
— Да что с тобой?
— Действительно, что? — Шарль повысил голос. В нем произошла резкая перемена: захотелось в обход вежливому лицемерию все высказать. — Ты пришла помучить меня? Специально выбрала день после праздника, утро новой жизни, чтобы напомнить о старой? Что же, я помню, как отвернулись от меня родственники, как я придумывал десятки новых имен, стыдясь назвать свое, как перебивался случайной работой, дописывал картины за востребованных мастеров, не решаясь работать наравне с ними, как тонул в азарте карточной игры, наивно полагая, что математический расчет поможет мне... Какие душевные муки я испытывал!
— Новой жизни нет, — отчеканила она бесстрастно, будто констатировала всем известный факт. Всем, но не Шарлю.
Гостья тоже изменилась: от игривости ничего не осталось. Невероятное самообладание, прямой, суровый взгляд, не идущий молодому лицу, и неповторимая интонация – так объясняют материал в коллежах.
— Однако я в этом не виновата.
Ни нотки обиды. Это смутило Шарля. Он не хотел быть жестоким, но позволять ей оставаться здесь дольше значило проявлять жестокость по отношению к себе.
— Прости! Конечно, не ты стала причиной несчастий. Но ты сопровождала меня в них, влилась в каждую мелочь старой жизни, твое дыхание — ветерок страданий прошлых лет. Тогда ты была мне утешением, теперь же... принесла воспоминания, намертво сцепленные с подолом твоего белого платья, вплавленные в рубиновое ожерелье, блестящие в твоих темных глазах. Они губительны для новой жизни.
— Новой жизни нет, — отчеканила она бесстрастно, будто констатировала всем известный факт. Всем, но не Шарлю.
— Почему нет?
Снова улыбнулась, мягко, с сожалением:
— Потому что я смогла прийти. Ты хотел этого, и это случилось. Без тебя меня бы не существовало, и везде, всегда я буду рядом, из прошлого стану настоящим.
— Однако я в этом не виновата.
Ни нотки обиды. Это смутило Шарля. Он не хотел быть жестоким, но позволять ей оставаться здесь дольше значило проявлять жестокость по отношению к себе.
— Прости! Конечно, не ты стала причиной несчастий. Но ты сопровождала меня в них, влилась в каждую мелочь старой жизни, твое дыхание — ветерок страданий прошлых лет. Тогда ты была мне утешением, теперь же... принесла воспоминания, намертво сцепленные с подолом твоего белого платья, вплавленные в рубиновое ожерелье, блестящие в твоих темных глазах. Они губительны для новой жизни.
— Новой жизни нет, — отчеканила она бесстрастно, будто констатировала всем известный факт. Всем, но не Шарлю.
— Почему нет?
Снова улыбнулась, мягко, с сожалением:
— Потому что я смогла прийти. Ты хотел этого, и это случилось. Без тебя меня бы не существовало, и везде, всегда я буду рядом, из прошлого стану настоящим.
Двое молча смотрели друг другу в глаза. Эта десятишаговая дуэль взглядов длилась бы дольше, если бы в дверном проеме не возникла новая фигура.
Шарль бросил через комнату приветствие, как бросают в море бутылку с мольбой о спасении:
— Здравствуй, Анри!
Девушка обернулась. Улыбающийся молодой человек в темном полосатом сюртуке легким шагом прошел сквозь гостью, приблизился к хозяину дома и пожал его холодную руку.
— Здравствуй, Шарль. Я к тебе по поводу... да что с тобой?
Шарль сверлил взглядом ту часть коврового узора, где стояла его утренняя гостья. Пусто.
— Ничего, Анри. Кажется, на меня обиделось прошлое.
Шарль бросил через комнату приветствие, как бросают в море бутылку с мольбой о спасении:
— Здравствуй, Анри!
Девушка обернулась. Улыбающийся молодой человек в темном полосатом сюртуке легким шагом прошел сквозь гостью, приблизился к хозяину дома и пожал его холодную руку.
— Здравствуй, Шарль. Я к тебе по поводу... да что с тобой?
Шарль сверлил взглядом ту часть коврового узора, где стояла его утренняя гостья. Пусто.
— Ничего, Анри. Кажется, на меня обиделось прошлое.
Верстка: Быкова Валерия, Иванова Анастасия
Иллюстрации: Быкова Валерия, Иванова Анастасия
Иллюстрации: Быкова Валерия, Иванова Анастасия