Представление о ностальгии как о психическом расстройстве сохранялось до того, как американский социолог Ф. Дэвис дал ностальгии новое определение. По нему, ностальгия — сентиментальное стремление к вещам, делавших нас счастливыми в прошлом, стремление снова их пережить. И в наше время люди понимают её именно так.

Ностальгия существенно влияет на восприятие мира. Нередки случаи, когда люди бессознательно приукрашивали в своих воспоминаниях события прошлого и ностальгировали уже по этой «идеальной картинке», а не по реальности. Лучше всего это явление можно отследить по мемуарам известных людей, которые пытались воспроизвести прошлое, но им это не удалось именно по этой причине.

Для эмигрантов-интеллигентов ностальгия была привычным чувством (в прозе И. Бунина и В. Набокова прошлое всегда идеализируется; философы-эмигранты, например, И. Ильин, выдвигали гипотезы о возрождении Российской империи как идеального государства), что понятно: для них она была опорой в неустойчивой среде. Ностальгия возникала у них из-за неудовлетворенности реальностью (невостребованность, одиночество или неумение приспосабливаться к чужой среде) и утраты материальных и духовных благ. Поэтому ностальгия мешала им достоверно воспроизвести прошлое. Давайте рассмотрим это явление на примере двух мемуарных книг: «На берегах Невы» И. Одоевцевой и «Повести о Сонечке» М. Цветаевой.

Получается, что 72-летняя И. Одоевцева, пережившая эмиграцию, нищету, Вторую Мировую войну и жизнь в пансионе для одиноких пожилых людей, уже не могла писать о своей ранней жизни без восторга и желания вернуться в то время.
Желая передать достоверную картину жизни петроградской богемы, она предается счастью ностальгии: «‎Так веселились поэты. Так по-детски, бесхитростно, простодушно. Смеялись до слез над тем, что со стороны, пожалуй, даже и смешным не казалось; Все снова смеются. Да, наверно, нигде и никогда так много не смеялись поэты, как в те баснословные года‎».‎

Она показывает свою реальность безжизненной (и нельзя ее не понять: муж оказался замешан в операции по убийству «‎невозвращенца» и уехал в СССР, за ним поехала их дочь, Ариадна Эфрон. Цветаева осталась одна и ясно осознавала, что в возвращении на Родину ничего хорошего ее не ждет), а память о прошлом искажается тоской по счастливому времени и по любви, которая зовётся «‎минутой блаженства»… «‎Боже мой, целой минутой блаженства! Да разве этого мало хоть бы на всю жизнь человеческую?»

И только иногда, Цветаева, описывая быт ее семьи в тот период, не представляет его столь безоблачным: «‎Зиму 1919 г. мы — Аля, Ирина и я — жили в кухне, просторной, деревянной, залитой то солнцем, то луною, а — когда трубы лопнули — и водою». А если вспомнить, что в то же время она с дочерьми мучались от голода, в результате которого младшая, Ирина, умерла, а муж, принимавший активное участие в Белом движении, фактически пропал без вести, то ее восторженный стиль и вовсе выглядит парадоксально. То есть, ощущая действительность безнадежной и темной, Цветаева ищет спасение в не менее темной и безнадежной действительности прошлого. Ностальгируя, она забывает пережитые ей потрясения: память в первую очередь подкидывает воспоминания о любви и дружбе. И в результате она не может дать адекватную оценку былым временам.

Да что взять с этих поэтов! Вечно у них «‎вот были люди в наше время, не то что нынешнее племя…» А что насчет белых генералов в России, известных за свой холодный аналитический ум? Трезво ли воспринимали действительность? Скучали ли по «‎Святой Руси»? Лучше всего их отношение к прошлому можно отследить по их мемуарам: «‎Очерки русской смуты» Деникина, «Дневник» Дроздовского, «‎Незабываемое» Краснова.
Что касается Дроздовского, то до конца жизни он оставался убежденным монархистом, мечтавшим возродить монархию.