ПЕРЕМЕН!
Всё дело за вами: какие тексты вы будете петь, такой и будет наша страна.
1/14
4.09.1985
Из головы не вылезают слова Гребенщикова и тексты цоевских песен
«Весна», «Это — не любовь». Весь день пытался подловить Цоя ради одного вопроса: «А что для него любовь?», а он ни в какую. Хотя мы знакомы с 1982 года, и он знает, что от меня подставы не дождешься.
Из головы не вылезают слова Гребенщикова и тексты цоевских песен
«Весна», «Это — не любовь». Весь день пытался подловить Цоя ради одного вопроса: «А что для него любовь?», а он ни в какую. Хотя мы знакомы с 1982 года, и он знает, что от меня подставы не дождешься.
25.10.1985
Побывал на квартирнике Цоя. От души смеялись, на интервью пришлось долго уговаривать.
Некоторые тексты для него — самовыражение или абсурд — как «Алюминиевые огурцы». Но есть и злободневные тексты — «Время есть, а денег нет» — эту ситуацию может понять любой. Он поёт голосом людей, это и делает Цоя — Цоем.
Побывал на квартирнике Цоя. От души смеялись, на интервью пришлось долго уговаривать.
Некоторые тексты для него — самовыражение или абсурд — как «Алюминиевые огурцы». Но есть и злободневные тексты — «Время есть, а денег нет» — эту ситуацию может понять любой. Он поёт голосом людей, это и делает Цоя — Цоем.
28.04.1986
Проснулся от гула телевизора. Досадно. Выключил. Переслушивал Макаревича весь день, потом в универмаг завезли чулки. Макаревич с чулками не вязался, но пришлось купить — жена попросила. Вернулся уже вечером. Дома вовсю орал телевизор. Чернобыль взорвался. Какая потеря, какое горе! И молчали ведь новости почти два дня. Немыслимо. Когда мы перестанем молчать, когда перестанут молчать нам?
Проснулся от гула телевизора. Досадно. Выключил. Переслушивал Макаревича весь день, потом в универмаг завезли чулки. Макаревич с чулками не вязался, но пришлось купить — жена попросила. Вернулся уже вечером. Дома вовсю орал телевизор. Чернобыль взорвался. Какая потеря, какое горе! И молчали ведь новости почти два дня. Немыслимо. Когда мы перестанем молчать, когда перестанут молчать нам?
Нам нужны пе-ре-ме-ны!
18.06.1986
В холодильнике пусто. С грустью вспоминаю вчерашний вечер у Гребенщикова, ели шпроты, обсуждали его последний концерт, на котором он пел проверенные номера, — мягко, без всякой аффекции, и у меня возник вопрос: «С каких пор АКВАРИУМ может ассоциироваться с комфортом?» В этом же и есть магия Гребня Бори, он способен удивлять! А что? Может, именно это и нужно людям сейчас. Тихая гавань, а не бунтующий шторм.
В холодильнике пусто. С грустью вспоминаю вчерашний вечер у Гребенщикова, ели шпроты, обсуждали его последний концерт, на котором он пел проверенные номера, — мягко, без всякой аффекции, и у меня возник вопрос: «С каких пор АКВАРИУМ может ассоциироваться с комфортом?» В этом же и есть магия Гребня Бори, он способен удивлять! А что? Может, именно это и нужно людям сейчас. Тихая гавань, а не бунтующий шторм.
19.06.1986
Вчера весь день думал о Боре. И все-таки «Аквариум» перерос рамки только музыкального явления, он кажется стал чем-то большим. Быть может, образом жизни, не знаю. С одной стороны - сленг, уличность и цинизм, с другой — образцы высокого штиля. Борис кажется скорее поэтом одной-двух строчек, чем целого стихотворения. Но я думаю, что как раз в этом и заключается прелесть группы «Аквариум».
6.07.1987
Подловил Макаревича вечером в метро. Он собирался в гости к тёще, но поехал ко мне. Тёща ему не налила бы, а я налил.
Макаревич знал все наперёд. И все, что сейчас переживают рокеры вроде Цоя или Шевчука, у него уже было. Поэтому он как-то отдельно. Его стихи - это философия, это чистая, зрелая мысль, а не юношеский порыв.
Подловил Макаревича вечером в метро. Он собирался в гости к тёще, но поехал ко мне. Тёща ему не налила бы, а я налил.
Макаревич знал все наперёд. И все, что сейчас переживают рокеры вроде Цоя или Шевчука, у него уже было. Поэтому он как-то отдельно. Его стихи - это философия, это чистая, зрелая мысль, а не юношеский порыв.
02.01.1988
Только что вернулся от Гурьянова, у которого сейчас живёт Цой. Пришёл поздравить с Новым годом, пожелал всего, чего обычно желают. Обменялись подарками, выпили чаю с тортом. В принципе, ничего нового. Цой говорит, что скоро выпустит новый альбом. Дал послушать две песни – «Легенду» и, кажется, «Закрой за мной дверь…». Что-то вроде того. «Легенда», говорит, уже старая. Не знаю почему, но мне всё очень понравилось.
Что касается «Легенды»: Витя становится поэтом. Это прекрасно. Я вслушивался в каждое слово и в конце концов понял, что это не просто песня; это поэзия. Самая настоящая. Ты понимаешь это, когда тебя захлёстывает дрожь, когда ты представляешь себе те звёзды, волками смотрящие из облаков, то небо, прикусывающего язык. Это, безусловно, гораздо выше, чем песня. Во много раз выше. Это действительно поэзия. Поэзия о каждом из нас и, конечно, о себе, потому что «легенда» – это не просто сказка, вдруг рассказанная Цоем, как кажется на первый взгляд, а сам Цой. Он станет легендой. Я верю в это.
Только что вернулся от Гурьянова, у которого сейчас живёт Цой. Пришёл поздравить с Новым годом, пожелал всего, чего обычно желают. Обменялись подарками, выпили чаю с тортом. В принципе, ничего нового. Цой говорит, что скоро выпустит новый альбом. Дал послушать две песни – «Легенду» и, кажется, «Закрой за мной дверь…». Что-то вроде того. «Легенда», говорит, уже старая. Не знаю почему, но мне всё очень понравилось.
Что касается «Легенды»: Витя становится поэтом. Это прекрасно. Я вслушивался в каждое слово и в конце концов понял, что это не просто песня; это поэзия. Самая настоящая. Ты понимаешь это, когда тебя захлёстывает дрожь, когда ты представляешь себе те звёзды, волками смотрящие из облаков, то небо, прикусывающего язык. Это, безусловно, гораздо выше, чем песня. Во много раз выше. Это действительно поэзия. Поэзия о каждом из нас и, конечно, о себе, потому что «легенда» – это не просто сказка, вдруг рассказанная Цоем, как кажется на первый взгляд, а сам Цой. Он станет легендой. Я верю в это.
 |  |  |
29.12.1990
Мы встретились с Летовым на одной из подпольных московских тусовок. Он тогда ненадолго заехал в Москву дать концерт и уже собирался в Омск, но его вытащили сюда. К ночи он приехал почти пьяный и рвался в спальню, но ему всучили гитару и заставили петь. Он пел «Русское поле экспериментов», «Мою оборону» и, кажется, протрезвел.
Кто он — с длинными вьющимися волосами, в очках в роговой оправе, одетый странно и странно себя ведущий всегда? Пророк? Но на пророка это не похоже. Это не по-пророчески. Пророки таких песен не поют, таких стихов не пишут и так себя не ведут. Хотя «Евангелие»… «Задуши послушными руками своего непослушного Христа»… Летов тоже обращается к этому. Но всё у него какое-то страшное: и любовь, и надежда, и вера во всех её проявлениях. Всё он рушит, бросает, топчет ногами, говорит:
Мы встретились с Летовым на одной из подпольных московских тусовок. Он тогда ненадолго заехал в Москву дать концерт и уже собирался в Омск, но его вытащили сюда. К ночи он приехал почти пьяный и рвался в спальню, но ему всучили гитару и заставили петь. Он пел «Русское поле экспериментов», «Мою оборону» и, кажется, протрезвел.
Кто он — с длинными вьющимися волосами, в очках в роговой оправе, одетый странно и странно себя ведущий всегда? Пророк? Но на пророка это не похоже. Это не по-пророчески. Пророки таких песен не поют, таких стихов не пишут и так себя не ведут. Хотя «Евангелие»… «Задуши послушными руками своего непослушного Христа»… Летов тоже обращается к этому. Но всё у него какое-то страшное: и любовь, и надежда, и вера во всех её проявлениях. Всё он рушит, бросает, топчет ногами, говорит:
