ПЕРЕМЕН!
Всё дело за вами: какие тексты вы будете петь, такой и будет наша страна.
Я, Саша Старцев, вдохнув запах крепкого табака, вхожу в квартиру, где собираются представители стремлений к свободомыслию, задаю вопросы голосам эпохи легендам Ленинградского рока.
И вот, включён телевизор, поставлен чайник, и кухня заполняется дымом кубинских сигарет...
09.08.1985
После фестиваля говорил с Гребенщиковым.
— КИНО! Когда концерт закончился я был просто в трансе! Если переходить к теории, то обычно, когда люди сидят в зале и смотрят на сцену, они видят там некое действо, праздник, колдовство. Появляется мысль, что те, кого мы видим на сцене, вот так все время и живут. Сходят со сцены и остаются такими же, какими были на ней. Это потом появилось электричество, одежды, грим, кимоно, синтезаторы и т.д. Сейчас, кстати, я снова пытаюсь вернуться к этому.
После фестиваля говорил с Гребенщиковым.
— КИНО! Когда концерт закончился я был просто в трансе! Если переходить к теории, то обычно, когда люди сидят в зале и смотрят на сцену, они видят там некое действо, праздник, колдовство. Появляется мысль, что те, кого мы видим на сцене, вот так все время и живут. Сходят со сцены и остаются такими же, какими были на ней. Это потом появилось электричество, одежды, грим, кимоно, синтезаторы и т.д. Сейчас, кстати, я снова пытаюсь вернуться к этому.
Б. Гребенщиков
Цой живет пока не такой жизнью, но чувствует себя именно так. Мне кажется, что на сцене он больший Цой, чем в жизни, и, в общем, каждый, кто его в той или иной степени знает, это понимает. Когда я видел КИНО, я видел героев, я видел живую легенду.
Саша Старцев
Борис, мы слышали тебя в сольном исполнении, с акустической группой, электронной и джазовой. Что тебе ближе?
Борис Гребенщиков
Для того чтобы делать что-либо одно, нужно уметь делать все. Так получилось, что мне интересно делать и то, и другое, и третье, и четвертое. Дело в том, что все это – музыка. Я не отдаю предпочтения какому-то одному жанру. Как я уже говорил, это то же самое, что ехать на велосипеде или ехать на мотоцикле, или гоночном автомобиле, или грузовике, или в троллейбусе. Хотя по виду это все очень разное, но все равно это – езда. То же самое и в музыке.
Саша Старцев
Но ведь трудно в разных стилях выступать…
Борис Гребенщиков
Нет, это очень легко. [улыбается]
Саша Старцев
Мне кажется, Борис, важно, чтобы человек вообще приобщился хоть к какой-нибудь музыке, но рано или поздно он все равно придет к пониманию джаза.
Борис Гребенщиков
Вероятно, да. Хотя люди, выросшие в пятидесятые, начинали с джаза. Очень многие. Для них тем, чем для меня в юности был «Биттлз», был, к примеру, Гленн Миллер. А теперешние люди получают удовольствие от диско, судя по всему. Это естественно, закономерно. Джаз теперь сложен для восприятия, потому что уши уже настроены немножко на другое. Я думаю, что люди приходят не к джазу, а к общему пониманию музыкальной культуры, включая и рок, и джаз, и симфоническую музыку, и авангард… Просто, чем больше человек слушает, тем больше начинает понимать. Так что начинать можно с чего угодно.
4.09.1985
Из головы не вылезают слова Гребенщикова и тексты цоевских песен
«Весна», «Это — не любовь». Весь день пытался подловить Цоя ради одного вопроса: «А что для него любовь?», а он ни в какую. Хотя мы знакомы с 1982 года, и он знает, что от меня подставы не дождешься.
Из головы не вылезают слова Гребенщикова и тексты цоевских песен
«Весна», «Это — не любовь». Весь день пытался подловить Цоя ради одного вопроса: «А что для него любовь?», а он ни в какую. Хотя мы знакомы с 1982 года, и он знает, что от меня подставы не дождешься.
25.10.1985
Побывал на квартирнике Цоя. От души смеялись, на интервью пришлось долго уговаривать.
«Я вообще-то всегда отказывался давать интервью», — сказал мне Виктор Цой, когда мы встретились с ним и с гитаристом КИНО Юрием Каспаряном, — «Так что не знаю, нравится мне это, или нет. Но давай попробуем.»
Некоторые тексты для него — самовыражение или абсурд — как «Алюминиевые огурцы». Но есть и злободневные тексты — «Время есть, а денег нет» — эту ситуацию может понять любой. Он поёт голосом людей, это и делает Цоя — Цоем.
Побывал на квартирнике Цоя. От души смеялись, на интервью пришлось долго уговаривать.
«Я вообще-то всегда отказывался давать интервью», — сказал мне Виктор Цой, когда мы встретились с ним и с гитаристом КИНО Юрием Каспаряном, — «Так что не знаю, нравится мне это, или нет. Но давай попробуем.»
Некоторые тексты для него — самовыражение или абсурд — как «Алюминиевые огурцы». Но есть и злободневные тексты — «Время есть, а денег нет» — эту ситуацию может понять любой. Он поёт голосом людей, это и делает Цоя — Цоем.
Саша Старцев
В чем Вы видите для себя истоки творчества?
Виктор Цой
Трудно сказать, сейчас это для меня физическая потребность, как спать, например. Я могу просто смотреть в окно, иногда толчком служит какая-то книга, фильм... Берешь гитару в руки, играешь на ней, просто перебираешь аккорды, и вдруг находишь какой-то рифф, появляются слова. Вещь может совершенно поменяться в процессе работы над ней, я имею в виду и ритмический рисунок, и текст. Бывает, что фразы, слова, которые были сначала в одной песне, потом оказываются в другой, может быть, даже служат поводом для написания новой.
Саша Старцев
А куда же девалась вся фестивальная программа? Упорно поговаривают о том, что КИНО записало сразу два альбома, но один пока держит в загашнике.
Виктор Цой
Да, он пока не сведён окончательно. Туда как раз войдёт фестивальная программа и, может быть, «Последний герой». Хоть он и записан с «модным» ныне звуком, — Виктор улыбается — но всё же не показывает энергетических возможностей этой песни. Мы писали его в другой студии, но тоже практически вчетвером, кое-где подыгрывал Игорь Бутман. Это будет ритмическая музыка, танцевальная. Может быть, альбом будет называться «Ночь».
28.04.1986
Проснулся от гула телевизора. Досадно. Выключил. Переслушивал Макаревича весь день, потом в универмаг завезли чулки. Макаревич с чулками не вязался, но пришлось купить — жена попросила. Вернулся уже вечером. Дома вовсю орал телевизор. Чернобыль взорвался. Какая потеря, какое горе! И молчали ведь новости почти два дня. Немыслимо. Когда мы перестанем молчать, когда перестанут молчать нам?
Проснулся от гула телевизора. Досадно. Выключил. Переслушивал Макаревича весь день, потом в универмаг завезли чулки. Макаревич с чулками не вязался, но пришлось купить — жена попросила. Вернулся уже вечером. Дома вовсю орал телевизор. Чернобыль взорвался. Какая потеря, какое горе! И молчали ведь новости почти два дня. Немыслимо. Когда мы перестанем молчать, когда перестанут молчать нам?
Нам нужны пе-ре-ме-ны!
18.06.1986
В холодильнике пусто. С грустью вспоминаю вчерашний вечер у Гребенщикова, ели шпроты, обсуждали его последний концерт, на котором он пел проверенные номера, — мягко, без всякой аффекции, и у меня возник вопрос: «С каких пор АКВАРИУМ может ассоциироваться с комфортом?» В этом же и есть магия Гребня Бори, он способен удивлять! А что? Может, именно это и нужно людям сейчас. Тихая гавань, а не бунтующий шторм.
19.06.1986
Вчера весь день думал о Боре. И все-таки «Аквариум» перерос рамки только музыкального явления, он кажется стал чем-то большим. Быть может, образом жизни, не знаю. С одной стороны - сленг, уличность и цинизм, с другой — образцы высокого штиля. Борис кажется скорее поэтом одной-двух строчек, чем целого стихотворения. Но я думаю, что как раз в этом и заключается прелесть группы «Аквариум».
В холодильнике пусто. С грустью вспоминаю вчерашний вечер у Гребенщикова, ели шпроты, обсуждали его последний концерт, на котором он пел проверенные номера, — мягко, без всякой аффекции, и у меня возник вопрос: «С каких пор АКВАРИУМ может ассоциироваться с комфортом?» В этом же и есть магия Гребня Бори, он способен удивлять! А что? Может, именно это и нужно людям сейчас. Тихая гавань, а не бунтующий шторм.
19.06.1986
Вчера весь день думал о Боре. И все-таки «Аквариум» перерос рамки только музыкального явления, он кажется стал чем-то большим. Быть может, образом жизни, не знаю. С одной стороны - сленг, уличность и цинизм, с другой — образцы высокого штиля. Борис кажется скорее поэтом одной-двух строчек, чем целого стихотворения. Но я думаю, что как раз в этом и заключается прелесть группы «Аквариум».
6.07.1987
Подловил Макаревича вечером в метро. Он собирался в гости к тёще, но поехал ко мне. Тёща ему не налила бы, а я налил. И вот Макаревич, весёлый такой, закидывает ноги на мое любимое кресло. Верный знак того, что язык у него развязывается. Рука моя инстинктивно потянулась за ручкой и тетрадкой, и не зря. Андрей говорил и говорил, как заведенный, я только успевал задавать вопросы и ответы записывать. В общем, Макаревич выдал мне получасовую философскую тираду на тему времени. Сетовал на то, что у него дежавю, или, может, что он гений. Когда он наконец вспомнил о тёще и ушёл, я принялся перечитывать интервью. Оказалось, что в этой лихорадке я написал (а Макаревич наговорил) тридцать два листа текста. В итоге всю ночь сидел без сна - урезал все «Аааа», «ммм». Пришлось и важное урезать. Жалко
Макаревич знал все наперёд. И все, что сейчас переживают рокеры вроде Цоя или Шевчука, у него уже было. Поэтому он как-то отдельно. Его стихи - это философия, это чистая, зрелая мысль, а не юношеский порыв.
Подловил Макаревича вечером в метро. Он собирался в гости к тёще, но поехал ко мне. Тёща ему не налила бы, а я налил. И вот Макаревич, весёлый такой, закидывает ноги на мое любимое кресло. Верный знак того, что язык у него развязывается. Рука моя инстинктивно потянулась за ручкой и тетрадкой, и не зря. Андрей говорил и говорил, как заведенный, я только успевал задавать вопросы и ответы записывать. В общем, Макаревич выдал мне получасовую философскую тираду на тему времени. Сетовал на то, что у него дежавю, или, может, что он гений. Когда он наконец вспомнил о тёще и ушёл, я принялся перечитывать интервью. Оказалось, что в этой лихорадке я написал (а Макаревич наговорил) тридцать два листа текста. В итоге всю ночь сидел без сна - урезал все «Аааа», «ммм». Пришлось и важное урезать. Жалко
Макаревич знал все наперёд. И все, что сейчас переживают рокеры вроде Цоя или Шевчука, у него уже было. Поэтому он как-то отдельно. Его стихи - это философия, это чистая, зрелая мысль, а не юношеский порыв.
02.01.1988
Только что вернулся от Гурьянова, у которого сейчас живёт Цой. Пришёл поздравить с Новым годом, пожелал всего, чего обычно желают. Обменялись подарками, выпили чаю с тортом. В принципе, ничего нового. Цой говорит, что скоро выпустит новый альбом. Дал послушать две песни – «Легенду» и, кажется, «Закрой за мной дверь…». Что-то вроде того. «Легенда», говорит, уже старая. Не знаю почему, но мне всё очень понравилось. Кажется, у Вити вырисовывается куда более совершенный герой, чем раньше. Осмысление, что ли?.. Рано, наверное. Но Витя, пожалуй, слишком другой, для него слова «рано», равно как слова «поздно», не существует вовсе… Уверен, что этого парня ждёт большое будущее. Хотя куда больше нынешнего – я не знаю.
Что касается «Легенды»: Витя становится поэтом. Это прекрасно. Я вслушивался в каждое слово и в конце концов понял, что это не просто песня; это поэзия. Самая настоящая. Ты понимаешь это, когда тебя захлёстывает дрожь, когда ты представляешь себе те звёзды, волками смотрящие из облаков, то небо, прикусывающего язык. Это, безусловно, гораздо выше, чем песня. Во много раз выше. Это действительно поэзия. Поэзия о каждом из нас и, конечно, о себе, потому что «легенда» – это не просто сказка, вдруг рассказанная Цоем, как кажется на первый взгляд, а сам Цой. Он станет легендой. Я верю в это. И песня-легенда сама станет легендарной. Просто потому, что такие образы, которые там есть, никогда не обесценятся. Всё приобретает конечный смысл: бойцы, земля, трава, небо, любовь. Крутая песня, в общем.
Только что вернулся от Гурьянова, у которого сейчас живёт Цой. Пришёл поздравить с Новым годом, пожелал всего, чего обычно желают. Обменялись подарками, выпили чаю с тортом. В принципе, ничего нового. Цой говорит, что скоро выпустит новый альбом. Дал послушать две песни – «Легенду» и, кажется, «Закрой за мной дверь…». Что-то вроде того. «Легенда», говорит, уже старая. Не знаю почему, но мне всё очень понравилось. Кажется, у Вити вырисовывается куда более совершенный герой, чем раньше. Осмысление, что ли?.. Рано, наверное. Но Витя, пожалуй, слишком другой, для него слова «рано», равно как слова «поздно», не существует вовсе… Уверен, что этого парня ждёт большое будущее. Хотя куда больше нынешнего – я не знаю.
Что касается «Легенды»: Витя становится поэтом. Это прекрасно. Я вслушивался в каждое слово и в конце концов понял, что это не просто песня; это поэзия. Самая настоящая. Ты понимаешь это, когда тебя захлёстывает дрожь, когда ты представляешь себе те звёзды, волками смотрящие из облаков, то небо, прикусывающего язык. Это, безусловно, гораздо выше, чем песня. Во много раз выше. Это действительно поэзия. Поэзия о каждом из нас и, конечно, о себе, потому что «легенда» – это не просто сказка, вдруг рассказанная Цоем, как кажется на первый взгляд, а сам Цой. Он станет легендой. Я верю в это. И песня-легенда сама станет легендарной. Просто потому, что такие образы, которые там есть, никогда не обесценятся. Всё приобретает конечный смысл: бойцы, земля, трава, небо, любовь. Крутая песня, в общем.
«Закрой за мной дверь…», или как-то по-другому она называлась, тоже зашла. Мне очень нравится эта атмосфера его новых песен, хотя я и слышал их всего две. Мне нравится решительный Витин настрой. «Хороший, – говорит, – я написал альбом. Такой точно будут слушать». Да я и не сомневаюсь. Если все песни будут такого уровня, Витя будет кумиром. А я буду рад за Витю.
Сейчас сижу, читаю «Комсомолку». Что только не пишут, ни черта не поймёшь, что в Ленинграде творится и вообще в Союзе. Какой-то, пишут, вступил в силу ряд законов. По экономическим реформам. Не успели от того оправиться, нам новый суют. Всё больше из каких-то глубин выползает недопоэтов, недорокеров, недоборцов-за-свободу. Вспоминают Хармса и Булгакова. Ну молодцы, что сказать! Сначала сами в гробы заколачивают, а потом из гробов для поклонения достают. Ох, Господи, проклятое время самодуров!
Чаю, что ли, пойти выпить? Ах, да, чай же кончился… Ну и фиг с ним. Как будто не проживу без него.
Сейчас сижу, читаю «Комсомолку». Что только не пишут, ни черта не поймёшь, что в Ленинграде творится и вообще в Союзе. Какой-то, пишут, вступил в силу ряд законов. По экономическим реформам. Не успели от того оправиться, нам новый суют. Всё больше из каких-то глубин выползает недопоэтов, недорокеров, недоборцов-за-свободу. Вспоминают Хармса и Булгакова. Ну молодцы, что сказать! Сначала сами в гробы заколачивают, а потом из гробов для поклонения достают. Ох, Господи, проклятое время самодуров!
Чаю, что ли, пойти выпить? Ах, да, чай же кончился… Ну и фиг с ним. Как будто не проживу без него.
22.02.1988
Многие говорят об отсутствии смысла в текстах БГ, мол, его музыка — сотрясание воздуха, не более. А я так скажу, в каждом его поэтическом вбросе есть стоящая фраза, ради которой создается остальная словесная шелуха. И в этом что-то есть, это не бред, а особый сорт гениальности! Вот, например, в песне «Время перейти эту реку вброд» есть такая вещь: «Пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждет, / Вставай. / Переходим эту реку вброд.»«А! Какого? Мощь! Или в песне «Северный цвет» — «Список кораблей / Никто не прочтет до конца; кому это нужно — / Увидеть там свои имена…?» Ну просто крышесносно! А если абстрагироваться от текстовой кусочности, можно обратить внимание на то, как раскрывается серия образов в его сольном альбоме «Лилит», в песне «Если бы не ты».
«Когда жажда джихада разлита в чаши завета
И Моисей с брандспойтом поливает кусты
И на каждой пуле выбита фигура гимнаста
Я бы стал атеистом, если бы не ты»
Если первая строка пояснения не требует, — упадок веры, принимающий самые уродливые формы — то вторая строка иронически переосмысляет слова книги Исхода. «И явился ему ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает». Отказ от врученной миссии принимает здесь вполне постмодернистскую форму борьбы с кустом, который горит и не сгорает в огне. А «фигура гимнаста» еще более прозрачна и ужасающа: крестообразными нарезами на пулях — своего рода доморощенными разрывными. В том весь Гребенщиков. За это и люблю.
Многие говорят об отсутствии смысла в текстах БГ, мол, его музыка — сотрясание воздуха, не более. А я так скажу, в каждом его поэтическом вбросе есть стоящая фраза, ради которой создается остальная словесная шелуха. И в этом что-то есть, это не бред, а особый сорт гениальности! Вот, например, в песне «Время перейти эту реку вброд» есть такая вещь: «Пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждет, / Вставай. / Переходим эту реку вброд.»«А! Какого? Мощь! Или в песне «Северный цвет» — «Список кораблей / Никто не прочтет до конца; кому это нужно — / Увидеть там свои имена…?» Ну просто крышесносно! А если абстрагироваться от текстовой кусочности, можно обратить внимание на то, как раскрывается серия образов в его сольном альбоме «Лилит», в песне «Если бы не ты».
«Когда жажда джихада разлита в чаши завета
И Моисей с брандспойтом поливает кусты
И на каждой пуле выбита фигура гимнаста
Я бы стал атеистом, если бы не ты»
Если первая строка пояснения не требует, — упадок веры, принимающий самые уродливые формы — то вторая строка иронически переосмысляет слова книги Исхода. «И явился ему ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает». Отказ от врученной миссии принимает здесь вполне постмодернистскую форму борьбы с кустом, который горит и не сгорает в огне. А «фигура гимнаста» еще более прозрачна и ужасающа: крестообразными нарезами на пулях — своего рода доморощенными разрывными. В том весь Гребенщиков. За это и люблю.
01.04.1989
Думаю весь день. Ощущения не из приятных. Все утро убил на мысли о том, что есть нечто манящее в рекламных плакатах с рифмованными строчками: «Съешь на завтрак колбасу, не несись, ешь по куску», «Пей молочку, пей квасок, подрастешь и будет ок!», это все чудесно, конечно, люди так рвутся в магазины, разбирают продукты питания со скоростью звука, но что тогда происходит с поэзией? В чем разница между второсортной рифмовкой и первоклассным шедевром? Чем чаще общаюсь с рок-тусовкой, тем крепче убеждаюсь в том, что разница колоссальная! Никто никогда станет плакать над плакатом с одинокой колбаской, а над цоевскими «Звездами» рыдают целыми толпами. Вот оно… главное отличие!
Думаю весь день. Ощущения не из приятных. Все утро убил на мысли о том, что есть нечто манящее в рекламных плакатах с рифмованными строчками: «Съешь на завтрак колбасу, не несись, ешь по куску», «Пей молочку, пей квасок, подрастешь и будет ок!», это все чудесно, конечно, люди так рвутся в магазины, разбирают продукты питания со скоростью звука, но что тогда происходит с поэзией? В чем разница между второсортной рифмовкой и первоклассным шедевром? Чем чаще общаюсь с рок-тусовкой, тем крепче убеждаюсь в том, что разница колоссальная! Никто никогда станет плакать над плакатом с одинокой колбаской, а над цоевскими «Звездами» рыдают целыми толпами. Вот оно… главное отличие!
 |  |  |
17.06.1989
Шевчук пригласил меня на запись пластинки «Я получил эту роль». Взял в команду какого-то знаменитого джазового саксофониста-флейтиста Михаила Чернова. Не слышал о таком. Должно быть, вещь выйдет сильная! После работы долго обсуждали его жизнь в Ленинграде, рождение сына и рок-н-ролл.
Шевчук пригласил меня на запись пластинки «Я получил эту роль». Взял в команду какого-то знаменитого джазового саксофониста-флейтиста Михаила Чернова. Не слышал о таком. Должно быть, вещь выйдет сильная! После работы долго обсуждали его жизнь в Ленинграде, рождение сына и рок-н-ролл.
29.12.1990
Мы встретились с Летовым на одной из подпольных московских тусовок. Он тогда ненадолго заехал в Москву дать концерт и уже собирался в Омск, но его вытащили сюда. К ночи он приехал почти пьяный и рвался в спальню, но ему всучили гитару и заставили петь. Он пел «Русское поле экспериментов», «Мою оборону» и, кажется, протрезвел. Во всяком случае, сну он предпочёл кофе на кухне. Я проводил его и хотел выйти, но он сказал: «Стой, давай вместе выпьем, что ли. Только дверь запри, чтобы не лезли сюда». Я сделал всё, что он просил, и мы стали пить горький кофе – сахар закончился. За стеной гремела музыка, но от тишины между нами звенело в ушах. Он закурил и откинулся на спинку стула. Я несмело сказал:
Мы встретились с Летовым на одной из подпольных московских тусовок. Он тогда ненадолго заехал в Москву дать концерт и уже собирался в Омск, но его вытащили сюда. К ночи он приехал почти пьяный и рвался в спальню, но ему всучили гитару и заставили петь. Он пел «Русское поле экспериментов», «Мою оборону» и, кажется, протрезвел. Во всяком случае, сну он предпочёл кофе на кухне. Я проводил его и хотел выйти, но он сказал: «Стой, давай вместе выпьем, что ли. Только дверь запри, чтобы не лезли сюда». Я сделал всё, что он просил, и мы стали пить горький кофе – сахар закончился. За стеной гремела музыка, но от тишины между нами звенело в ушах. Он закурил и откинулся на спинку стула. Я несмело сказал:
Саша Старцев
Егор, вот ты говоришь – дух умер… Что, правда?
Егор Летов
Умер, для всех умер, – ответил он с готовностью. Тут бесполезно словеса говорить, руками махать… Это ведь не только в нашей стране. Это везде так. Нас это в последнюю очередь коснулось из всей цивилизации. Зато у нас это быстро произошло и раскидисто –по-русски.
Саша Старцев
Так что, по-твоему, сейчас даже творчество смысла не имеет?
Егор Летов
Думаю, нет. Вот то, что я говорю и пою… ты поверь, я не от ума говорю. Я просто это чувствую. Поэтому спорить и аргументировать я не буду. Не обижайся только. Может быть, это от того, что во мне что-то важное сломалось. У меня был даже стих такой: «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг». Да, может, самое главное, что я создал, — этот стих… — Он замолчал и поднялся вдруг, взволновался. — А что насчёт творчества… Вот Сергеич — я о Горбачёве, конечно — однажды высказал такое соображение: мол, рок-н-ролл надо под страхом уничтожения на месте запретить. Что если берёшься сочинять или спеть песню — будешь должен быть убитым. И вот ежели кто и решится в таком случае петь — то это как раз будет НАСТОЯЩЕЕ. Я помню, тогда долго с Сергеичем ругался. А сейчас — так он как бы и прав. То, что вокруг сейчас деется, — это же и словами не расскажешь! — Летов вздохнул, докурил и допил кофе. Я налил ему ещё — до этой тусовки я не раз был у хозяина квартиры, поэтому всё знал.
Саша Старцев
А вот у Башлачёва есть строка про то, что «появится новый мальчик за меня, гада, воевать», — сказал я. Что думаешь?
Егор Летов
Вот не появится. За меня-гада воевать, во всяком случае, никто не будет. Да и за Сашку, судя по всему, уже и сейчас некому. Уже и продали, и закопали — как и Высоцкого, и «Битлз», и всё остальное…
Он поперхнулся и замолчал. И опять — тишина. Мы сидели по двум разным концам лакированного четырёхугольного стола, вдыхали пыль и кофе. Летов что-то вспомнил и тут же угас, навис над столом и задумался. А я стал размышлять о нём. Кто он — этот бешеный сибирский панк, резво и невпопад бьющий по струнам своей гитары, кричащий страшным наркотическим голосом о вечных истинах? Точнее, ломающий их, лишающий их всякого света, им присущего? Кто он — с длинными вьющимися волосами, в очках в роговой оправе, одетый странно и странно себя ведущий всегда? Пророк? Но на пророка это не похоже. Это не по-пророчески. Пророки таких песен не поют, таких стихов не пишут и так себя не ведут. Хотя «Евангелие»… «Задуши послушными руками своего непослушного Христа»… Летов тоже обращается к этому. Но всё у него какое-то страшное: и любовь, и надежда, и вера во всех её проявлениях. Всё он рушит, бросает, топчет ногами, говорит:
«Нет ничего этого на свете, ничего нет! Вы сами всё выдумали! Вот вам – пластмассовый мир победил! Вот вам — забытые за углом, немые помойным ведром и проч. — мы убили в себе государство!»
Вот такими вещами, злыми, опровергающие всякое тепло на свете, Летов кидается в нас, а мы всё равно его любим, слушаем и читаем… Видя, что он-то о нас тоже заботится. Забота его – больная, страшноватая. Ну и что. Просто по-другому он не умеет…
Мы сидели полчаса, пока в кухню не ворвались нетрезвые подростки в кожанках, разрисованные и взъерошенные, и не облепили Летова со всех сторон.
Хреново запер, – прохрипел Летов. – Ладно, иди давай. Спасибо за разговор. Давно так не сидел… душевно.
Мы сидели полчаса, пока в кухню не ворвались нетрезвые подростки в кожанках, разрисованные и взъерошенные, и не облепили Летова со всех сторон.
Хреново запер, – прохрипел Летов. – Ладно, иди давай. Спасибо за разговор. Давно так не сидел… душевно.
Я распрощался, схватил пальто и выбежал в ночь из душной, тёмной квартиры, куда пообещал никогда больше не возвращаться...